Я очнулся в очереди незнакомцев, бредущих по ступеням куда-то вверх. Однако происходящее не показалось странным. Наоборот, монотонные шаги меня успокаивали словно совершенно нормально внезапно оказаться среди чужих людей, слепо следуя за впереди идущим.

Дураком не был и уже давно смекнул, что наверху Рай, а внизу – Ад. Но так ли это? Может, я схожу с ума, и это галлюцинация, или я лежу в какой-нибудь больнице в коме, а это всё мой сон? Какая разница, если не могу ни на что повлиять? Всё, что остаётся, молча плестись со всеми.

Спины впереди понемногу становились родными, что ли?

Вот, например, мужчина в дорогом костюме: внешний вид, жесты и походка, как у руководителя. Назовём его, скажем, Директором. Он следовал за миловидной девушкой, с которой оживленно беседовал, не обращая внимания на то, что часто повышал голос, чем раздражал как её, так и окружающих. Пассия Директора, сомнений на этот счёт не возникало, то и дело останавливалась, оборачивалась с возмущённым видом и выплескивала в ответ своё недовольство. Подобные сцены, как и задержки очереди из-за них, не оставались без замечаний окружающих, но парочке было откровенно плевать.

Стоит отметить, что молодая подруга Директора притягивала внимание. Многие, пользуясь случаем, оценивающе посматривали на неё. Мужчины с восхищением, женщины с осуждением. Дело было то ли в вырезе на блузке, то ли в разрезе юбки, что так удачно оголял стройную длинную ножку. А, может, в лукавой улыбке и лисьем взгляде, провоцирующим флирт? Одним словом, Кокетка.

Если посмотреть дальше этих двоих, через одного «работяги», «менеджеры средней руки», «коммерсанты». Виднелось даже несколько «бандюг». Но все они – серые мыши на фоне столь колоритных персонажей.

Да, оказалось, раз взглянув, могу определить, что человек из себя представляет. Одежда, движения, жесты – всё это – маркеры, по которым можно «считать» личность и узнать о ней многое ещё до того, как она с тобой заговорит.

— Долго ещё? — возмутился я вслух, не обращаясь ни к кому конкретно.

Директор отвлёкся от жаркого спора с Кокеткой:

— Очухался наконец, Молчун? — он обернулся и высокомерно оглядел меня. — То не достучишься до него, то как ляпнет. Ты в очереди на тот свет. Шевели ногами, не задерживай остальных.

Наверное, я выглядел нелепо, поэтому Директор вернулся к беседе с Кокеткой. Конечно, мне неприятен его тон, но сейчас не до выяснения отношений.

Значит я оказался прав, и это — дорога на тот свет. И вроде бы пора смириться с происходящим, но была одна вещь, не дававшая покоя, и решить её я мог только хорошенько покопавшись в воспоминаниях.

***

Иногда я выскальзывал из плена мыслей, и до меня долетали отголоски чужих разговоров. Директор продолжал отчитывать Кокетку за какой-то проступок. Может он правда руководитель, а она только его подчинённая? Нет, слишком уж красивая. Да и держится под его напором чересчур спокойно.

Собственно, а какая мне разница?

— К чёрту! — буркнул я, собираясь вновь провалиться в собственные проблемы.

Голос молодого человека донёсся до моего сознания, и я обернулся. Увидел мужчину средних лет в форме пилота. Он рассуждал с позади идущим старшим коллегой о том, как им не повезло:

— Вот ещё бы чуть-чуть, и выровняли бы нос, Павел Андреевич! — с досадой произнёс молодой пилот. — Ещё бы чуть-чуть.

Павел Андреевич отозвался:

— И что? Думаешь, после этого физика дала бы нам поблажку? Нет, Алёшка, тут изначально всё было понятно. Просто ты…

Матёрый Павел Андреевич продолжал успокаивать коллегу, но я не желал его слушать. У каждого здесь своя история и своя печаль. И у меня в том числе. Я почти прорвался сквозь шум чужих голосов в чертоги собственного разума, как мне помешал разговор уже с другой стороны:

— Вот если бы ты меня и правда любил, — мельком выцепил я голос Кокетки, — мы бы тогда не разбились на этом чёртовом самолёте.

Я старался не слушать, и её голос практически стих, но, выловив суть, встрепенулся. Получается, мы, – Директор, Кокетка, я и пилоты, – были в одном самолёте.

— Как это вообще связано? — Директор насупился, его уши покраснели от негодования.

— А так. Я просила на Мальдивы меня отвезти, а ты куда потащил?

— Патриотичнее надо быть, Лизочка. Меня бы коллеги по партии не поняли. И это в такое-то непростое для страны время.

— Жлоб! — выкрикнула девушка и демонстративно отвернулась.

Не Директор, а Депутат! Мысленно присвистнул и огорчился. Мой навык, как оказалось, не абсолютен. Я было вновь погрузился в раздумья, да только очередь спереди и сзади принялась переругиваться между собой.

— Вот они, изверги! — выкрикнули спереди.

— Убийцы! — добавили сзади, и я заметил боковым зрением, как нервно дернулся молодой пилот.

Народная молва дошла до самых буйных, а те подняли вой и подбили остальных на акт массовой истерии. Великолепно! Знаете, что самое примечательное в этой ситуации? Они перекрикивались через меня!

Депутат со своей любовницей возглавили кучку недовольных пассажиров и принялись посылать проклятья в адрес пилотов позади меня. Когда ситуация накалилась, народный избранник полез на них с кулаками. Разумеется, я преграждал ему путь, но не собирался уходить. И дело не столько в справедливости, сколько в том, что отодвигаться было просто некуда. Ширина лестницы не более полуметра. Депутат весил килограмм под сто пятьдесят, и ему достаточно просто пройти мимо, чтобы я перевалился через перила. Поэтому пришлось его оттолкнуть и сказать, чтобы оставался, где стоял.

Брызжа слюной, Депутат бросился на меня. Я рефлекторно вскинул руку. Напоровшись лицом на кулак, он взвыл, а я почувствовал злость. И решил, так сказать, дать волю народной ненависти. Ну а что? Налоги платим, чтобы он любовниц по югам катал? Липовый патриот повалился на ступени, прижав собой Кокетку и еще нескольких драчунов. На этом бунт «передних» стих.

Пилотам некем было прикрыться от разъярённой толпы, но они и сами справлялись. Интересно, это в лётном училище учат так резво раздавать тумаки? Пара неспокойных товарищей отправилась вниз навстречу клубам серого тумана, и тем, что он собой прикрывал.

Произошедшее остановило драку окончательно – никто не хотел последовать примеру упавших. Неизвестность пугала больше, чем хоть и неясный до конца, но всё же тихий мирный порядок. Я отметил, что сам не прочь кого-нибудь сбросить. Кого-нибудь вроде этого жирного борова с разбитым носом, пытавшегося встать.

— Что вы себе позволяете? Вы знаете, кто я? — промямлил он, видимо, по привычке.

На столь странное заявление я показал средний палец и вновь погрузился в размышления. Толпа продолжила подниматься по ступенькам в небо.

***

Сколько мы так шли, не знаю. День, неделю, месяц, год? Здесь трудно определять время, все предметы – от часов до смартфонов – у нас пропали. Солнце отсутствовало как явление, но свет чудесным образом всё же разливался по округе.

Сюрреалистичные декорации, сложенные из множества оттенков серого, не давали ответов. Наверное, желание их получить и двигало бесконечную людскую массу. Очередь шла молча, каждый выговорился. Уже давно позади и ссоры, и размышления о том, что впереди. Кого-то, по собственному убеждению, ждал Рай, а кто-то уже согласился и на Ад, лишь бы побыстрее закончить этот кошмар. Но всех объединяла уверенность, кто они и какую жизнь прожили.

В отличие от меня. Моя замкнутость лишь следствие проблемы, над решением которой я бьюсь с того самого момента, как очутился здесь. Директор, Кокетка, пилоты позади меня не мучаются. Они точно знают, кто они. Нет, у меня не амнезия. Воспоминания есть. Но обрывочные и настолько отличные друг от друга, что, казалось, я прожил несколько разных жизней. Но это же невозможно, правда? Каждый раз проваливаясь в раздумья, я пытался проанализировать их, чтобы ответить себе на вопрос: кто я? В одном я примерный семьянин, живущий на побережье Средиземного моря, в другом – отвязный байкер, ветеран Вьетнама, в третьем – романтический герой, страдающий от неразделенной любви и стоящий за парапетом моста, глядя вниз на железнодорожное полотно, в четвёртом – страж закона, отважно участвующий в перестрелке с бандитами на улицах Петербурга времен перестройки.

Из раздумий временами вырывал Депутат, когда исподлобья поглядывал на меня. По его лицу растёкся синяк, чем-то напоминающий изображение из теста Роршаха. В очередной такой взгляд я посмотрел через плечо народного избранника и заметил, что лестница заканчивается.

Там, прямо в воздухе, висела открытая дверь. Из проёма исходил яркий, но не слепящий свет.

***

Я провалился в офисное помещение, напоминающее банк с множеством окошек и вполовину меньшим количеством операторов в них. На входе стоял автомат с талонами. Привычным движением я нажал на сенсорный экран и взял выскочившую бумажку с циферками. На билете значилось «200 756», когда на мониторе не началась даже вторая тысяча.

Подождем.

Просторный зал напоминал вестибюль банка. Как ни странно, на каждого нашлось по стулу, чему я оказался несказанно рад и уселся на ближайший. Что сказать? Я ожидал стремительной расправы, Божьего суда мудрого седовласого старца, но не очередного мучительного ожидания.

Может, это всё-таки Ад? Один из его кругов?

С другой стороны, если подумать, дела-то налаживаются, пешая очередь сменилась сидячей. Пусть я и не ощущал усталость от практически бесконечной ходьбы, сидеть было психологически легче. Также мне больше не грозило оказаться меж двух огней. В случае чего отойду в сторонку. О, да и Депутат с Кокеткой отправились в другой конец зала, подальше от пилотов и меня.

Цифры на мониторе не спеша сменялись другими, а очередь почти не двигалась. Я даже пожалел об отсутствии перил и серого тумана. Падение – это хотя бы движение! В какой-то момент понял, что молча смотрю в точку перед собой, а в голове пустота. Устал от постоянного самокопания.

— Так можно и до второго пришествия прождать, — буркнул кто-то сбоку.

Я откровенно заржал. Учитывая обстоятельства, это действительно звучало смешно.

Автором афоризма оказался мужчина лет сорока пяти, сидящий на соседнем стуле. Я окинул его оценивающим взглядом. Работяга. Жизнь простая: работа, дом. Летом вкалывает на даче, не забывая иногда про рыбалку и возлияния с друзьями в гараже. Трудится с двадцати лет на одном из региональных заводов, где ещё не умер дух коммунизма, но его всеми силами пытаются «оптимизировать» «эффективные менеджеры» из столицы. Кстати, почему-то в округе не было ни одного из них. Интересно, они сразу в Ад попадают? Бизнес-классом, наверное.

— Андрей Петрович, — Работяга протянул мне руку.

— Сер… — я замялся. — Сергей.

Такое странное ощущение. Не уверен, что назвал свое имя. Мы пожали руки. Петрович с добродушным лицом и искренней улыбкой поведал, как нечаянно подавился обедом прямо на рабочем месте. Он не любил бутерброды, но ещё больше не любил есть их всухомятку. Потянулся, чтобы вскипятить воду. Включил чайник, как обычно, и получил разряд тока. К сожалению, никого в дежурке, кроме Петровича, не оказалось, потому что напарник на больничном, а электриков всего двое на весь завод.

— Теперь один, — смирение, с которым он говорил о собственной кончине, обескураживала.

Он грустненько так улыбнулся и поинтересовался, как умер я.

— На самолёте разбился, — вроде бы и не соврал я, но на самом деле не верил собственным словам.

Вариантов покинуть мир иной у меня в избытке: передоз на тусовке байкеров, прыжок с моста, убит в перестрелке. Но, во-первых, как именно закончилась каждая из этих жизней, я не помню, во-вторых, в памяти нет ничего связанного с самолётом и двадцать первым веком, а все мы явно выходцы из этого времени, в-третьих, я не уверен, что эти воспоминания действительно мои.

Пока мы поднимались по ступенькам, Депутат в красках описывал последние мгновения, пытаясь произвести впечатление на Кокетку. Мол, последние секунды потратил, глядя на неё. Та охотно развесила уши и даже покрылась румянцем. Ложь чистой воды! Пока девушка от страха жмурила глаза, Депутат хотел побежать в хвост самолёта. Но ему мешали толстые, похожие на сардельки, пальцы, нервозность и крепкие замки ремней безопасности.

Я поразился разыгравшемуся воображению, которое так отчетливо нарисовало картинку. Воображение ли? Усомнился, посмотрел на Петровича и увидел того задыхающимся на полу, его испуганные глаза, услышал хрип. Почувствовал, как от удара током свело мышцы. Затем он умер и остался лежать на старой кафельной плитке, положенной ещё в Союзе. Старой, потрескавшейся, но все ещё целой.

Я закрыл глаза, помассировал их пальцами, и вскоре наваждение прошло. Меж тем на табло значилась уже третья тысяча.

***

Решил пройтись поближе к окошкам, где сотрудники небесной канцелярии принимали посетителей. Я волновался и не знал, как себя вести, когда спросят, кто я такой, например. Что ответить? И чтобы прикинуть, что к чему, я решил понаблюдать за происходящим.

Внешне обстановка выглядела привычно, как очередь в кредитном отделе банка. Ангелы, так я прозвал людей в окошках, не излучали ни доброты, ни всепрощения, ни даже интереса. Только скуку и уныние. Никакого небесного свечения от них не исходило, нимбы над головами тоже отсутствовали. Внешне – среднестатистические усталые клерки. Это прослеживалось и в их костюмах, и в поведении. Они изучали талоны, монотонным голосом просили положить правую ладонь на специальный сканер на столе и молча всматривались в экран компьютера.

— Поздравляю – Рай, — произносил ангел, а затем человек просто исчезал, а на его место становился новый.

Ну вот! А я переживал. Решил вернуться на свой стул, который Петрович для меня сторожил, как внимание привлекла возня в очереди. Приглядевшись, заметил Депутата с Кокеткой, что, пререкаясь с недовольными их поведением людьми, шли к окошку.

— Мне только спросить, — отодвигая локтем очередного претендента на суд божий, Депутат сунул талон ангелу.

Тот абсолютно спокойно наблюдал за его выходкой, молча взял талон, изучил, а затем вернул со словами:

— Ваша очередь ещё не настала, встаньте на своё место, пожалуйста.

Депутат хотел уже вырвать талон из рук стоящего позади, но я успел вовремя. Увидев меня, народный избранник побледнел, отчего тёмный синяк на пол-лица контрастировал на фоне бледной кожи.

— Вам же чётко сказали, что очередь ещё не настала, товарищ, — отголосок одной из прожитых мной жизней – милиционера из конца восьмидесятых – дал о себе знать?

Уже хотел вытолкнуть Депутата в самый конец очереди, как кто-то похлопал меня по плечу и легонько взял за локоть. Я обернулся. Это оказался работник небесной канцелярии.

***

Обстановка допросной комнаты из дешёвого детектива: холодный металлический стол, неприятное больничное освещение, белые стены и кафельный пол. Даже большое зеркало на стене, за которым с той стороны за мной наблюдали. Я размял руки и погрел их дыханием.

Вскоре компанию мне составил мужчина преклонных лет с кипой папок. Он аккуратно положил их на стол и сел напротив. Я попробовал его «считать», но ничего не вышло. Выглядел он как следователь из отечественных криминальных сериалов: матёрый, возможно даже подстреленный пару раз, не без семейных проблем и живущий работой. Возможно, пьёт. Нет, скорее всего пьёт. На лице – усталость трудоголика и седая трёхдневная щетина. Расстёгнутая на две верхних пуговицы рубашка. Без затей так его и окрестил – Следователь.

— Добрый день, — поздоровался он, а затем поинтересовался: — Как вы себя чувствуете?

— Нервничаю.

— Это лишнее, дорогой друг. Всё, о чём стоило переживать, теперь Там, а Здесь уже ничего не исправить.

Рассказал, что не помню, кто я такой, и не знаю, как сюда попал. Сразу стало так легко и хорошо.

— Как вас зовут? — спросил Следователь.

— Говорю же, не знаю.

Собеседник нахмурился.

— Однако в беседе с Андреем Петровичем Малинкиным вы представились, — Следователь сверился с бумагами из самой верхней папки, — как Сергей, пострадавший в авиакатастрофе. Так?

Отрицать было бесполезно, и я кивнул.

— Почему именно «Сергей»?

Раз у него есть протокол диалога с Петровичем, наверняка есть и всё остальное вплоть до моих сомнений по поводу имени, и я не стал вдаваться в подробности, а лишь пошутил:

— Ну, не «Сермён» же?

Следователь хмыкнул, оценив каламбур, и взялся за нижние папки. Раскрыв каждую, всего пять, показал мне. Я изумился. Эти личные дела – мои жизни. В каждой меня звали по-разному, выглядел я иначе, каждая биография отличалась от прошлой. Я принялся самозабвенно листать все досье, совсем забыв, где нахожусь.

— Они такие разные, — мне потребовалось некоторое время, чтобы осознать его слова. Я согласился и кивнул, продолжая перелистывать страницы словно альбом с детскими фотографиями. — Но что же их объединяет?

Ещё раз осмотрел развернутые листы, снимки и поднял взгляд на него. Улыбнулся ностальгически и разочарованно от того, что всё это уже в прошлом.

Сказал первое что пришло на ум:

— Каждая прожита на полную! В каждой есть горе и веселье, любовь и ненависть, злоба и прощение, тоска и радость встречи, одиночество и обретение себя, — в миг моё настроение изменилось, став более серьёзным. — Они правда… мои?

Следователь уклонился и ответил вопросом на вопрос:

— Если могли, изменили что-либо?

— Нет, — я ответил искренне, без раздумий. — Я бы прожил их ещё раз, ничего не изменив. Такая возможность противоестественна. Мы не играем в конструктор. А если так? А если эдак? В том и ценность жизни, что она одна, у каждого своя. Ты – то, что пережил. И если бы что-то изменил в прошлом, изменился бы и сам.

Следователь довольно улыбнулся, словно ждал этих слов. Я заметил в его глазах доброту, понимание и отеческую любовь, что ли?

— Да, это действительно ваши жизни, — произнёс он, так, что мне понадобилось прислушиваться.

Врёт! Ну, вот врёт же, да? Чтобы не обидеть. Из желания не навредить.

— Но как это возможно?

Говорят, лучше приятная ложь, чем неприглядная правда. Нет. Гораздо хуже быть обманутым, а ещё больнее обманываться самому.

Следователь продолжал смотреть на меня, и, кажется, снова прочитал мои мысли. Затем он обратился к кому-то по ту сторону зеркала:

— Принесите, пожалуйста, график отпусков.

Я вскинул брови. Следователь поднял ладонь, давая понять, что вскоре последует объяснение. Внутри клокотало недовольство.

Что за чушь? При чём здесь какие-то отпуска?

Внутрь вошла девушка, которую, по-моему, я видел в одном из окошек зала с талонами. Она положила на стол несколько листков формата А4 и ушла. Как и на Следователе, моя способность «считывать» людей не сработала на ней. Однако я заметил одну особенность. Почему-то её внешний облик, хоть и походил на обычный человеческий, таил некоторую неуверенность в движениях. Знаете, как у маленького ребёнка, который только-только научился ходить. Вспомнился фильм, в котором инопланетянин надел тело человека, словно костюм, и очень неуклюже передвигался.

Передо мной оказались листки, скрепленные скобой степлера.

— И что я тут должен увидеть? — негодуя спросил я, но сразу же принялся изучать документ в надежде найти подтверждение, что мои драгоценные воспоминания действительно мои и только мои.

Странно, документ знаком и понятен, будто я его уже видел. Вот имена и должности, вот даты. Я пропускал данные через себя, не зная, что именно ищу. Как вдруг наткнулся на упоминание некоего Серафима, который был в отпуске с 1892 по 1992 год, но… не вернулся в указанный срок.

Я понял и вспомнил, но в следующую же секунду допросная комната «поплыла», меняясь. Следователь превратился в извилистую струну, пространство вокруг то сжималось, то расширялось, как и я сам. Я чувствовал зарождающийся жар в груди, который буквально сжигал изнутри. Затем подо мной взорвали ядерный заряд, и появилась вспышка света.

***

Зашел в кабинет и клацнул выключателем электрического щитка. Сразу же зашумел принтер. Лампа, мигнув пару раз, запустилась, излучая приятный теплый свет. Толстый слой пыли на рабочем столе и мониторе указывал на долгое отсутствие хозяина. Пришлось потратить время и прибраться.

— Так-то лучше, — произнёс я в тишину, глядя на чистый стол, но затем обратил внимание на закрытые жалюзи. — Чтоб меня, — проворчал я, сокрушаясь отнюдь не из-за пропущенной при уборке пыли на них.

Тонкие и хрупкие полоски – на самом деле броня, защищающая от ненавистного общения. Звучит странно, учитывая, что это мои служебные обязанности.

Сел за стол, включил компьютер и запустил программу; поправил сканер, чтобы тот стоял ровно, и нажатием кнопки открыл жалюзи. На экране высветились номера талонов, а вскоре в окошке появился первый посетитель. Он скромненько протянул нервно скомканную бумажку, я проверил её и рефлекторно велел положить ладонь на сканер. На мониторе появилось личное дело, но я на него даже не взглянул.

Я «считал» его. Очередной «работяга», что вкалывал из чувства долга перед семьей, забыв о самом себе. Сначала старался для родителей, потом сразу для жены и детей. Всегда отдавал предпочтение долгу. А в те редкие моменты, когда его благодарили или поздравляли с праздником, чувствовал себя самозванцем. Он и сейчас неуверенно переминается с ноги на ногу, думая о том, какие неудобства причинил родным собственной кончиной: ремонт не закончен, картошка не выкопана, и с внуками не посидеть, чтобы дочка с мужем отправились на море. А грибы! По грибы собирались же, на зиму заготовки сделать. Дочка так любит грибной суп.

Работяга дежурно улыбался, а вот глаза... они грустные или даже несчастные. Таких мы не называем святыми. Конечно же, мы их и не осуждаем, но... жалеем. Действительно жалеем. А программа – нет. Для неё эта жизнь не является счастливой. И сама душа это осознаёт. Да, отрывки воспоминаний о семье, рождении сына, затем дочки, молодые годы, друзья, сослуживцы… Ого, да он – ветеран-афганец! Эти островки света и тепла рано или поздно погаснут, и программа непреклонно выдаёт вердикт: показатели счастья не дотягивают до минимальных значений.

Это не прихоть – быть счастливым, отнюдь. Если душа сожалеет о прожитых годах и чего-то недополучила, ей не хватит сил отстаивать Свет. Рано или поздно она усомнится, затем разочаруется, а потом и вовсе падёт. И как бы я ни старался, как бы ни восхвалял Всевышнего и его замысел, как бы ни воодушевлял, они… всё равно отворачиваются от света, от своего долга.

Если душа несчастна, ей надлежит вновь отправится в мир и прожить ещё одну жизнь, а затем цикл повторится. Я сообщил о процедуре, и посетитель удивился такой возможности. Они всегда удивляются, думают, что перерождение – прерогатива буддистов. Программа уже подсчитала, в какую семью попадёт мой подопечный.

Что там у нас? Серьёзно? А чем это отличается от прошлой жизни? О, да она уже пятая по счёту! Ясно! Алгоритмы ни к чёрту, прости, Господи. Если оставить как есть, эта несчастная душа переродится ещё раз сто. Грешники и то быстрее заслуживают право на искупление, всего-то через пару-тройку тысяч лет.

Человек воевал в Афганистане, исполняя интернациональный долг, между прочим. Воспитал и вырастил детей хорошими людьми. Среди них перспективная душа, практически ангел во плоти. Вот же, во время службы грудью прикрыл товарища, получил ранение, чуть не умер в госпитале. Думаю, он заслужил небольшое снисхождение, не так ли? Вообще-то так не положено, но ради хорошего человека можно и постараться. Возлюби ближнего, как говорится.

Что тут у нас есть? Неплохо, но вот родители меня смущают. Может, что получше подыщем? Эти ничего: он – хирург, она – педиатр. Любят друг друга, множество общих интересов. Знают, что такое планирование семьи. Ответственные и с достатком. У каждого из них родители – пример крепкой семейной пары. Что там по прогнозу на будущее? Ага, без трагедий. Не без происшествий, конечно, но ничего критичного. Первые годы жизни – благоприятные. Спасибо аналитикам.

Нажал кнопку, отправив душу обратно, искренне надеясь, что в этот раз она проживет свою жизнь так, что её показатели счастья будут зашкаливать. Надеюсь, отдел контроля не заметит моей шалости, но даже если заметит – плевать. Не мог я иначе!

Зазвонил рабочий телефон.

— Сглазил, — сказал сам себе и жестом попросил следующую душу подождать.

Я поднял трубку, и из неё послышался знакомый по допросной комнате голос:

— Алгоритмы придуманы не просто так, Серафим. Или ты решил, что лучше меня разбираешься в сплетении нитей судьбы? Был тут один до тебя, что думал схоже. Гордыня завела его…

— ...в геенну огненную, — закончил я за собеседника, не подумав, что этим ещё больше проявляю неуважение.

Опомнившись, начал оправдываться, но меня прервал смешок по ту сторону телефонного аппарата:

— Знаю, ты не со зла, — последовала недолгая заминка. — Хотел похвалить, немногие на этой должности проникаются подобными чувствами к ближним. Прямо как ты до своей самоволки, правда?

Конечно же я согласился:

— Прожитое в смертном мире многому научило и изменило меня. Но тогда…

Настолько невыносима была горечь неудач, настолько я разуверился в собственных силах, что отчаяние стало закономерным итогом. А нет страшнее греха, чем сомнения. Из-за этого меня в приказном порядке отправили в отпуск, в который за всё время мироздания я не ходил. В прямом смысле я ушёл в неизвестность, чтобы никогда не вернуться. То была добровольная ссылка, таков был мой изначальный план.

— Все мы переживаем неудачи. Я понимаю и прощаю тебя. Однако больше в распределяющие алгоритмы не вмешивайся. Каждой судьбе отведена своя роль, каждая из них связана с другими напрямую. Думаю, работа в отделе первичной обработки позволит тебе понять это. Как думаешь, насколько тебя хватит?

— До следующего отпуска продержусь, — пошутил я.

Перспектива остаться в этой должности навсегда вполне реальная, и я прекрасно это осознавал. За ослушание такого рода наказывают и похлеще, так что мне ещё повезло. Да, когда-то я был высшим ангелом, самым близким к престолу Господа, но после такого проступка повезло, что крылья не отобрали.

— К слову, Ангелина тоже скоро идёт в отпуск, и ей бы пошло на пользу твоё напутствие, как думаешь?

Сразу же всплыл образ девушки, что приносила документы в допросную. Её неуверенная походка выдавала новоиспеченного ангела, только недавно обретшего форму. Помню, как сам долго привыкал двигать этим странным, с точки зрения бесплотного духа, телом.

Он продолжал:

— Работа, как и тебе, далась ей нелегко, потому отправляю её в досрочный отпуск. Проводи так, чтобы она вернулась.

Разговор прервался, послышались гудки, и я понял, что дело безотлагательное. Отправив следующую в очереди душу так же к смертным, я закрыл жалюзи и вздохнул. И не понял, то был вздох облегчения, или я собирался с силами? Задачка предстояла интересная. Как я, кто сам сорвался, позабыв о долге, должен уберечь от этого другого? Посидев в размышлениях, решил, что нет ничего сложного. Правда – лекарство от всех тревог. Противная до рвоты вначале, потом горьким вкусом растекается по сознанию, и становится легче. Нужно лишь принять всё, как есть.

Была не была!

К собственному удивлению я обнаружил Ангелину в коридоре, чуть не расшибив ей лоб стремительно открытой дверью. На меня уставились красивые голубые глаза. Они были настолько выразительными, что поглощали всё моё внимание.

— Привет, Серафимыч, — от созерцания прекрасных глаз подопечной меня отвлёк проходящий мимо коллега из отдела кар и воздаяний. Пожал ему руку в ответ, а тот её так просто не отпустил: — С возвращением. Будет время, зайди. Пару душ нужно очистить от скверны и греха. Все бумаги оформлены.

— Я ж теперь простой оператор, — кивнул на кабинет позади.

Коллега прищурился, улыбнулся откровенно лукаво и сказал:

— Я тебя умоляю. Официальных распоряжений оттуда, — ангел указал пальцем вверх, — не поступало. Осадил тебя Старый для профилактики, и всё. Короче, жду после обеда. Бывай.

Он наконец отпустил мою руку и пошёл дальше, а я задумчиво смотрел ему в спину, пока тот не скрылся за поворотом.

О как! Сила всепрощения, мать его.

Я ликовал про себя. Незаслуженно, но всё же ликовал. Ангелина молча ждала. Так и стояла мышкой, смотря на меня, как нашкодивший ребёнок. Жестом пригласил её пройтись. Она двигалась так же неуверенно, как и в допросной, потому я придержал её за локоть. Девушка, почувствовав опору, выдохнула. И мы шествовали по коридору к холлу, где находилась комната отдыха.

— Ты недавно тут, да? — я решил поговорить с ней по душам.

Не восхвалять великий замысел и нашу роль в нём, как делал раньше, словно красноармейский комиссар. Простая и незамысловатая беседа о том да сём сама выведет в нужное русло. Но робкая внешне Ангелина, внутренне оказалась куда крепче, чем я думал.

— Почему вы не вернулись? — она перешла к делу без прелюдий, обратившись на «вы», хотя по статусу мы сравнялись.

— Достало всё, — ответил я, — чего таить. То, ради чего я был создан, за чем пришёл в этот мир, оказалось мне не по силам. И, разумеется, я винил во всём себя. Думал, если уйду, сделаю одолжение.

Ангелина понимающе кивнула, но хранила молчание. По её взгляду понял, что нащупал нужную тему. Теперь стоило поднажать. И не только потому что исполнял приказ. Просто… я действительно хотел, чтобы она вернулась, и мы ещё раз встретились. Странно для бесполого ангела испытывать такую симпатию, но, видимо, это отголоски смертной ипостаси.

— Но то вначале, а затем просто не захотел возвращаться. Доля человека настолько многогранна, что ни один из ангелов и представить себе не может. Да, она может быть опасна, может быть грустна, но все эти чувства и состояния – краски одной палитры, из которой Он и создал всё сущее. Ведь без тьмы не узнать, что такое свет, правда? И вот тогда-то, живя одной из отведённых мне судеб, я осознал Его план, — попал в точку. Ангелина подняла отстранённый грустный взгляд в ожидании откровения, в котором нуждалась больше всего. — Я понял, что нельзя винить ушедшие души, что нельзя их судить, нельзя влиять на них, если ничего не знаешь о том, каково им.

— Как так получается? — Ангелина присела на диван, возле которого меня прорвало на речь. Я расположился рядом с ней. — Мы когда-то были людьми, но ничего не знаем о них.

Разумеется, я в курсе, почему. Да, большинство низших ангелов, как моя подопечная, появляются благодаря людям, но не так, как представляет себе большинство. Ангел – это не одна конкретная душа, а вместилище миллионов самых светлых и праведных помыслов и поступков всего человечества. Чем больше люди вершат Добро, чем больше сопротивляются Злу, тем больше появляется ангелов. Потому она ничего и не знает о смертной жизни, поскольку никогда её не проживала. Ангелина – лишь эхо человеческих душ. Высшие ангельские чины, в том числе и я, сотворены непосредственно Всевышним из его собственного сияния.

— Вот Падшие очень хорошо знают людей, чем и пользуются, — с досадой произнесла Ангелина, затем вздохнула и добавила: — Потому и проигрываем.

— Наверное для этого придумали отпуск – ту возможность узнать людей получше и переломить ход противостояния.

Беседа сменилась неловким молчанием. Ангелина обдумывала услышанное, но так и осталась отстраненной и холодной. Несмотря на это мне показалось, что я справился. Она ушла работать, я же чуть задержался у кофейного аппарата. Взяв стаканчик, вдохнул аромат, отпил и тоже вернулся в операторскую, хоть и не обязан был, если верить коллеге из отдела кар и воздаяний. Раз уж меня послали сюда работать, то до особых распоряжений никуда не уйду. Да, я не в восторге от бесконечного потока душ, но должен же как-то реализовать полученный аж в пяти жизнях опыт? Где, как не в отделе первичной обработки, можно сделать это лучше всего?

Коллега напомнил о себе после обеда звонком и пришлось-таки наведаться к нему. Когда я зашел в отдел кар и воздаяний, сразу же поймал взгляд Ангелины. Моему удивлению не было предела, ведь она, как и я, просто оператор. А сейчас передо мной был совершенно другой чел… ангел. Она вышла из-за стола и направилась ко мне. В её походке не осталось и намёка на неуверенность новоиспеченного ангела. Чеканя шпильками по плитке она приблизилась и протянула бумагу.

— Поздравляю с пройденной проверкой на профпригодность, Серафим, — она говорила подчеркнуто официально.

Документ о прекращении дела по моему инциденту подписан сияющей визой Всевышнего. Сказано, что мне предстоит вернуться к прямым обязанностям с момента вручения бумаги.

 — Красава, Серафимыч, — знакомый голос раздался позади. Да, мой старый приятель, как всегда, появился неожиданно. — Я в тебе ни секунды не сомневался.

Он обхватил меня за плечо и повел вглубь отдела, всучивая новые бумаги и рассказывая о тех душах, с которыми я должен был поработать.

— Понимаешь, остались у меня сомнения на их счет. Знаю, это немного выходит за рамки моих полномочий, но только ты можешь удостовериться в их раскаянии. Сделаешь, как обычно? Чтобы наверняка.

Разумеется, я понимал о чём речь и кивнул.

— Ангелина, — произнёс я.

— Что? — коллега обернулся на неё, затем вернулся взглядом ко мне. Он понял мой упрёк. — А, понятно. Заценил нашего нового сотрудника, да?

Вновь кивнул.

— Просто находка, скажи? — он и не думал извиняться. — Раскалывает всех на раз-два. А всё её взгляд, почти как твой. Она видит насквозь, распознаёт ложь со стопроцентной вероятностью и чует эмоции и переживания собеседника. А в актерских талантах ты и сам убедился. Ей можно в разведку, будет лучше Штирлица! Мне бы таких Ангелин ещё парочку, вот бы я шороху у наших заклятых коллег навёл!

Я шёл с ним в полной растерянности, проверяя документы. Вот значит как. Меня проверяли. Причем сыграли на ещё не позабытых человеческих чувствах.

Как последний дурак повёлся на красивые глазки и показную слабость. Идиот! Я корил себя за поведение, неподобающее высшему ангелу, но вместе с этим переживал о разбитом сердце, словно малолетний подросток. И дело не во влюбленности, хотя нечто похожее я действительно испытал, а в предательстве. Она притворялась. И самое страшное – поняла, что мне понравилась, но продолжала играть на моих чувствах. Что-то внутри разбилось, я как наяву услышал звук бьющегося стекла. Неужели теперь нормально обманывать друг друга?

У самых дверей, к которым меня подводили, я обернулся на Ангелину. Она, словно почувствовав мой взгляд, отвлеклась от бумаг. Девушка, столь ловко обхитрившая меня, испуганно округлила глаза. Она и сейчас считала мои мысли и переживания? Ответом стала её извиняющаяся улыбка и поспешное возвращение к работе. Коллега же продолжал что-то говорить, но меня не интересовала его болтовня. В какой-то момент, видимо, выговорившись, он ушёл, а я оказался в допросной комнате с двумя заблудшими душами. Ознакомившись с бумагами ещё раз и удостоверившись, что все разрешения получены, я распалил сердце, глаза мои запылали праведным светом. Он озарял всё доступное пространство, проходя сквозь скверну греха, пробираясь до самой сути душ, открывая мне доступ к их судьбе. Пройдя с ними их путь от рождения до кончины, я убедился в правильности решения и очистил их от зла.

И теперь должен был очиститься сам.

Собираясь уйти из отдела кар, я задержался у стола Ангелины. Она удивилась, как и большинство её глазеющих коллег.

— Это тебе, — я положил на стол розочку, сделанную из моего помилования. Одно из прошлых воплощений было неисправимым романтиком, и кое-что я ещё помнил. — Сначала обиделся, но ты делала свою работу, и теперь я хочу сказать спасибо. Благодаря тебе я вернулся обратно в колею. Понимаешь, после отпуска, ещё какое-то время путаешься в том, кто ты: всё ещё человек или опять ангел. Теперь я окончательно понял, кем являюсь.

Она подняла подарок и понюхала, словно настоящий цветок. Впервые за время нашего знакомства я разглядел теплоту в её взгляде.

— Спасибо, — снежная королева смутилась. — Большинство коллег меня сторонится. Контактирую только по делу. Разве что этот, — она кивнула на нашего общего знакомого, — хорошо относится, но говорит много...

— …аж бесит, — закончил я её фразу, — да?

Мы рассмеялись и условились каждый день собираться в комнате отдыха в обеденный перерыв. Просто пить кофе и делиться рабочими событиями. Я простил. Почему? Потому что обиды не что иное, как груз, мешающий принять реальность.

В одну из наших встреч Ангелина призналась, что её отправляют в отпуск. И Бог не соврал, получается. И она действительно переживала из-за той роли, которую играла в отделе. Ведь в её обязанности входит проверка не только грешников, но и коллег. Ангелину сторонились, сделали изгоем, потому она быстро выгорела.

В нужный час я проводил её до двери, ведущей в мир смертных, и она обещала вернуться.